Совремённость Павла Кондратьева
Совремённость Павла Кондратьева
«Павел Михайлович представлялся мне тогда инопланетянином. Картины были совсем непонятны. Говорил странные вещи, о которых мы ничего не слышали в Академии, где я тогда училась», — вспоминала Маргарита Изотова.
«Инопланетность» Кондратьева, поражавшая в 1980-е годы, уходит корнями в художественную свободу авангарда. Ученик Филонова, работавший под началом Малевича, завсегдатай обэриутских сборищ, ставший объектом эпиграммы Хармса, молодой Кондратьев в 1920—1930-х годах был в эпицентре художественных и поэтических экспериментов, готовясь сказать свое слово.
Оно было едва ли услышано. При жизни прошла лишь одна персональная выставка Кондратьева, а внимание к нему журналистов и искусствоведов было связано с интересом к Филонову. Об учителе и принципах «аналитического искусства» Кондратьев рассказывает как опытный профессор, структурированно и ясно: «У художника должны быть глаза такой силы, чтобы не мигая смотреть на солнце».
Филоновскому завету Кондратьев остался верен, пытаясь видеть «глазом знающим» в окружающем мире нечто большее, чем картинку повседневности. Работал циклами, очень много, особенно в графике. Свечи, купола, распятия, сестры милосердия, ангелы становятся не столько религиозными образами, сколько ключами к пониманию чего-то большего.
Важнейшим событием в творчестве Кондратьева стало создание «чукотского» цикла: оказавшись буквально на краю земли, среди людей, живущих в иных отношениях с природой, он словно прозревает, ощущая первозданность окружающего мира.
В работах Кондратьева нет примет времени, за исключением военных рисунков. Ему интересны состояния времени как физической, а не исторической величины. Современность для Кондратьева определяется не через соответствие текущему моменту, а через созвучие течению времени в целом. Поэтому, когда в аудиозаписях мы услышали, как необычно художник произносит это слово, название выставки стало очевидным. Всмотритесь в «совремённость», пойманную Павлом Кондратьевым.